-11-
им же разработана была мина под названием крылатка, введен кормовой шест.
Четыре месяца шла непрерывная подготовительная работа на «Великом Князе Константин»
Один из участников ее, лейтенант Зацаренный, пишет следующее:
«Трудно бывало по временам, бесспорно, но труд забывался в сознании той пользы, которую он мог принести; он не казался особенно тяжелым, потому, что делался с убеждением и имел целью только полезную сторону дела. Занятия возбуждали всех, и всякому, от капитана до вестового, хотелось поскорее дождаться плодов, т. е. начать воевать».
«В одном мы чувствовали большой пробел – нам не удалось ознакомиться не только с турецкими берегами и портами, хотя бы даже и на коммерческих пароходах, но и со своими. Пробел настолько важный, что потом многие наши усилия и желания парализовались им».
Между тем разрыв приближался.
Как видно из бумаг С. О., он много думал об этом моменте; следующий черновик приказа достаточно ясно говорить за это:
„Разрыв с Турцией неизбежен: Имея приказание выйти в море для потопления неприятельских броненосцев в день объявления войны, я требую, чтобы все служащее на вверенном мне пароходе, от старшего офицера и до последнего матроса, осмотрели свои части и привели их в полную боевую готовность. Мы первые должны встретить неприятельские броненосцы, сильные на вид, но беззащитные от наших мин. Знайте и помните, что неприятельские ядра будут только делать у нас кое-какие поломки, но что каждая наша мина, взорванная у них под дном, непременно потопляет даже самый грозный броненосец. Наш успех верен, но может случиться, что из-за какой-нибудь мелочи, из-за какого-нибудь бензеля, произойдет неудачный взрыв. На эти то мелочи я обращаю внимание всех служащих на судне. Я надеюсь, что всякий с любовью и полным спокойсствием осмотрит свою часть».
Так думает до объявления войны капитан «Константина», только семь лет состоящей в офицерском звании.
И вот что он делает по объявлении войны, о которой узнает в 7 час. вечера 12-го апреля:
«В 81/2 час. вечера, вернувшись на пароход, пригласил к себе офицеров выпить бокал шампанского. В 9 час. вечера вернулась с берега уволенная команда. Вызвал всех наверх, поздравил с войной, сказал приблизительно: «Долго проливалась невинно славянская кровь. Долго неверные терзали и мучили наших братьев. Долго терпел Государь, стараясь помочь страдальцам и вразумить Порту. Все усилия оказались напрасны. Час мести настал. Война объявлена. Мы идем топить турок. Знайте и помните, что наш пароход есть самый сильный миноносец в мире и что одной нашей мины совершенно достаточно, чтобы утопить самый сильный броненосец. Клянусь вам честью, что я не задумаюсь вступить в бой с целою турецкою эскадрой и что мы дешево не продадим нашу жизнь. За Царя, за славян!».
«Ужасное „ура“, какое мне когда-нибудь удалось слышать, заставляло меня часто останавливаться».
«Команда с восторгом узнала о войне. В этих людях, которые составляют сброд, теперь есть общая связь: потопление турецкого флота».
«Человеку на телеграфе. Ожидание депеши. Страшное нервное возбуждение. 13-го, 14-го, 15-го апреля каждую минуту были готовы развести пары, сняться с якоря и вступить в бой. Переменили все проводники, поставив боевые. Во все пироксилиновые мины вставили
-12-
шашки с гремучими запалами. Мины одели на шесты».
Минный офицер парохода, лейтенант Зацаренный, говорит то же: „Тотчас же по получении телеграммы об объявлении войны пароход развел пары, и командир просил позволение выйти в море. Он хотел сразу идти в Константинополь, чтобы застать турок еще неподготовленными; расчёт верный, у них наверное не были еще розданы даже патроны часовым”.
«Только через две недели нам, с разрешения начальства, удалось обойти крымские берега».
Действительно, на первую просьбу Макарова выйти в море он получил ответ от главного командира:
«Просимое вами разрешение может быть дано только Высочайшим соизволением, о чем представляю. Прошу выжидать моих распоряжений. Аркас”.
Турки в это время безнаказанно бомбардировали кавказское побережье; Макаров тщетно просил разрешения выйти, только через 11 дней после объявления войны главный командир телеграфировал в Петербург: «Пароход „Константин” в полной готовности. Можно ли разрешить выход. Неприятельские броненосцы ежедневно появляются в виду наших портов”.
Ответом пришла характерная резолюция Генерал-Адмирала Великого Князя Константина Николаевича: „Разумеется. Меня даже крайне удивляет, что об этом нас спрашиваете, а не делает сам, раз что война объявлена”.
Однако местное начальство все еще медлило: пароход предназначался для отрядного начальника, т. к. на „Константине” было наиболее удобное помещение. К счастью, этому воспротивился из Петербурга Генерал-Адмирал; по приказанию Его Высочества управляющий морским министерством писал Аркасу: „Как для „Константина”, так и для поповок роль обороны ни под каким видом не предназначалась пассивная. „Константин” состоит в разряде пароходов обороны активной и, судя по вашему телеграфному донесению, что по Черному морю ходят турецкие суда броненосные и неброненосные группами и одиночно, ему и его товарищам настало время действовать. Удобно ли самому начальнику обороны всей системы минных заграждений, всех распоряжений взаимодействия средств порта и судов, отлучаться на предприятия, без всякого сомнения крайне рискованные, отлучаться иногда внезапно, когда потребуют того обстоятельства, с явным покровительством для таких набегов. Мне кажется, что если сам главный начальник не имеет в виду выходить лично, то присутствие его на «Константине» может только помешать успеху дела. Если же, наоборот, он находит (в чем он один судья), что ему лично надо выйти, то пусть подымет он свой флаг на том судне, на котором он выходит и, пожалуй, на „Константине”. В обыкновенное же время флагу его всего удобнее быть на том судне, которое имеете наименее шансов быть высланным в море!”
Затем, уже в самый день ухода Макарова, 26-го апреля, из Петербурга последовало разъяснение на новый запрос Аркаса: „все неприятельское, коммерческое, плавающее на водах истребляйте, а бумаги корабельные сохраняйте”.
Таковы были медленность местного начальства и распоряжения Петербурга.
26-го апреля 1877 г. под вечер „Великий Князь Константин” вышел, наконец, в море и направился в Поти, куда дошел к вечеру 30-го, и, не найдя неприятеля, пошел к Ватуму. В ночь на 1-е мая катера были спущены с парохода, причем сам Макаров находился на одном из 4-х катеров; по предварительному условию, катера должны были в случай разлуки с пароходом идти в Поти, куда в следующую ночь должен был зайти за ними пароход.
В 9 час. 45 мин. катера во главе
-13-
с Макаровыми двинулись к Батуму, вскоре был открыт сторожевой турецкий пароход, который велено было атаковать катеру „Чесма”; взрыва однако не последовало, с парохода же открыли огонь, и он благополучно ушел в гавань, произведя тревожные сигналы, по которым в Батуме потушили огонь на маяке.
Макаров решили отступить: „Нападение на Батумскй рейд, когда все суда извещены и везде будут целую ночь стоять в готовности, я считал неблагоразумными”, говорить он в рапорте, „и решили отступить”.
«Сигналом сзывал катера в течение получаса, но кроме катера „Наварин”, никто не подошел. Отправился к пароходу. Ждали с пароходом до 21/2 ч. утра, делая опознавательные сигналы, катера не приходили».
Не решаясь заходить в Поти, Макаров пошел в Севастополь, куда и прибыль в 1 час ночи на 3-е мая; катера оказались в Поти, убитых и раненых нигде не было.
В конце своего рапорта о первом неудачном выходе Макаров прибавлял: „сделанная вылазка убеждает меня, что ночью нападения с катерами возможны, и теперь с людьми обстрелянными я больше, чем когда-нибудь, уверен в успехе вылазок. Прошу ваше превосходительство разрешить мне идти теперь же на соединение с паровыми катерами, чтобы произвести новое нападете там, где будет возможно”.
Не смотря на поколебленное у начальства доверие, виной чему был взрыв запала у мины Зацареннаго, Макаров все-таки получил разрешение идти во второе крейсерство; оно продолжалось с утра 6-го мая до ночи 10-го и было так же безрезультатно: в Поти соединился с катерами, но послать их в Сухуми для атаки судов не решился из-за густого тумана.
Первое успешное действие катеров было под Сулиным в ночь на 29-е мая: 4 катера „Константина” и 2 большие минные катера Одесского порта произвели атаку на неприятеля у Сулина, при этом последние катера взорвали и сильно повредили корвете „Idjlalieh”, так что в дальнейших военных действиях он не участвовал; при этой атаке погиб катер № 2, а команда его с лейтенантом Пущиным была взята в плен турками. За это дело С. О. получил орден св. Владимира 4 ст. с мечами и бантом, а командиры больших катеров Рождественский и Пущин ордена св. Георгия 4 ст.
Следующее крейсерство „Константина” было у анатолийского берега в июнe, миной пущен ко дну купеческий бриг и потоплены еще 3 парусных судна; затем в июле пароход участвуете в неудачном походе отряда под командой флигель – адъютанта Кроуна Пендераклии; неуспех его менее всего зависел от Макарова, который, как младший, исполнял только сигналы отрядного начальника.
19-го 1юля „Константин” снова вышел в крейсерство с пароходом „Эльборус”, а затем, отделившись от него, прошел к Константинопольскому проливу, где уничтожили 5 коммерческих неболыших судов; 23-го поля С. О. вернулся в Севастополь.
С 27-го по 30-е июля пароход участвует в экспедиции адмирала Чихачева к Килийскому гирлу; 4-го августа он, вышел из Севастополя к Кавказскими берегами на помощь отряду полковника Шелковникова, и счастливое совпадение обстоятельств позволило ему увлечь турецкие броненосцы, обстреливавшие береговую полосу, за собой в море, чем, по словам того же сухопутного начальника, «оказал бесценную услугу» отряду; за это дело Макаров были награжден золотыми оружием с надписью „за храбрость”.
11-го августа „Константин”, подойдя к Сухуму, произвели своими катерами атаку на турецкий броненосец;
-14-
атака велась под огнем неприятеля: выпущено было 3 мины, которые все взорвались; по донесениям полковника Шелковникова, мины были взорваны под самыми большим броненосцем, с которыми турки возились З дня и на четвертый повели его на буксире в Батум.
Главный командир Черноморского флота представил лейтенанта Макарова к ордену св. Геория 4 ст. и следующему чину. «Пароход «Великий Князь Константин», писал он военному министру, «со своими катерами в течение лета делал экспедиции в Батум, Сулин, Гагры и сжег несколько коммерческих судов у анатолийского берега и Константинопольского пролива. Эти случаи и новый блестящей подвинь его дают мне право ходатайствовать о награждении командующего пароходом, лейтенанта Степана Макарова 3-го, как главного руководителя всеми экспедициями, лейтенанта Зацареннаго 2-го, как командовавшего отрядом катеров, и лейтенанта Писаревскаго, как шедшего со своими катером впереди всех других, орденами св. Геория 4 ст. и лейтенанта Макарова, кроме того, следующими чином».
Награды, испрошенные С. О. и его офицерам, были ими получены; но злая молва и недоброжелатели молодого лейтенанта говорили о несоответствии его реляции с истиной, что подтверждалось и тем, что турки заявляли о неповреждении броненосца. С. О., болезненно относившийся к своей чести, решил выяснить этот вопрос после войны; предпринятые им меры, посещение подорванного броненосца, разговоры с начальником флота Гобарт-пашей, наконец, расследование нашего военного агента в Константинополе, подтвердили правдивость слов участников Сухумского дела, а вместе с тем и основательность донесений Макарова.
В сентябре 1877 г. пароход „Великий Князь Константин” нес транспортную службу, перевозил больных и раненых из Одессы, затем вошел в Николаевское адмиралтейство для перемены артиллерии на более сильную и для вооружения катеров минами Уайтхеда и, наконец, отправился 22-го октября в совместное плавание с „Вестой” для развозки по прибрежными пунктами провизии; З0-го октября Макаров пробовал произвести атаку в Поти, но турок не оказалось, и он, разлучившись с «Вестой», спустился к югу, а оттуда благополучно прибыль 3-го ноября в Севастополь; затем с конца ноября до средины декабря продолжается та же транспортная служба у кавказского побережья.
В ночь на 16-е декабря Макаров сделали вылазку на катерах в Батуми, взорваны были впервые 2 мины Уайтхеда под трехмачтовым броненосцем; по заявлению Гобарта-паши, обе мины не принесли вреда турками, так как взорвались о поставленный перед судами бон, при чем мины прошли одна с носа, другая с кормы.
За поход к Батуму 28-ми летний капитан-лейтенант Макаров быль произведен в капитаны 2 ранга, но еще прежде получения этой награды он следующей телеграммой просил характерную награду:
„Осмеливаюсь быть нескромными”, писал он главному командиру, „просить ваше превосходительство в награду за батумское дело разрешить постройку быстроходного катера в Севастополе по моему чертежу. Уверен в быстроте хода и в хороших морских качествах. Могу ли надеяться получить мины Уайтхеда, вместо взорванных“.
Просимый катер был разработан С. О. для мин Уайтхеда на основании опыта применения мин во время войны.
Интересно отметить указание С. 0. в рапорте о батумском деле, на полную его уверенность в своих катерах:
-15-
утром 17-го декабря он, не желая сталкиваться с неприятелем, пошел в море без 2-хь катеров: „я были совершенно спокоен”, говорит он, „что катера благополучно прибудут в Поти, потому что погода видимо установилась очень хорошая, что же касается машин, то в их исправности я всегда уверен, благодаря заботливому уходу за ними механика Красноштанова”.
„К заходу солнца следующего дня подошел к Поти, принял катера и направился в Севастополь, куда и прибыль утром 18-го декабря благополучно”.
Следует отметить еще один прием, применявшийся С. О. во время его смелых походов: „я имел привычку”, говорит он, „отступать на один из турецких портов, чтобы не встречаться с погоней, которую, как я полагал, будут посылать по направленно к русскими портами”.
В январе 1878 г. Макаров предлагает организовать ночную бомбардировку турецких портов в ответ на обстрел турками нашего беззащитного побережья, но начальство отклонило проект молодого капитана 2 ранга, и он получил поручение произвести демонстрацию у восточного берега Черного моря. В ночь на 13-е января С. О. решили произвести атаку на Батуми, при этом минами Уайтхеда были взорван и утоплен авизо „Intibah” в 700 тонн; за это дело капитан 2 р. Макаров удостоен были звания флигель-адъютанта, лейтенант Задаренный произведешь в следующий чин, а лейтенант Щешинский награжден орденом св. Геория 4 ст.
На этом закончились боевые заслуги С. О. в турецкую войну: 19 января 1878 года заключено было перемирие, а затем война прекратилась.
Менее чем в год молодой 28-летний лейтенант, находившийся всего 8 лет на службе, благодаря смелой боевой деятельности, покрыл себя славой: высшие военные ордена—сабля „за храбрость”, св. Владимир, св. Георгий, два штаб-офицерских чина и звание флигель-адъютанта выпали на долю талантливого офицера, которого за 8 лет до того не решались принять на службу во флот, гнушаясь его происхождением „из народа”.
О заслугах С. О. в турецкую войну существуют самые разноречивые мнения: многие говорят, что высокие награды им не заслужены, что результаты взрывов не оправдались впоследствии, что донесения были не точны, но думается, что краткий очерк его деятельности, приведенный выше, говорить сами за себя: мы видим, что он командовал в течение войны самым деятельным судном, план действия которого разработан были им, мало того, самую мысль о котором подал он сам, он приспособил для этой цели пароход, применив на нем целый ряди технических усовершенствований и, наконец, в ряде атак неоднократно приводил свои предположенья в исполнение, доказывая тем, что планы его не были несбыточны; он не отказывался ни от какой работы во время войны, и можно даже сказать, что малое количество успехов, достигнутых им, лежит не на нем, а на высшем начальстве, всячески сдерживавшем из боязни ответственности, а не поощрявшем молодого лейтенанта к самодеятельности.
По нашему мнению, деятельность лейтенанта Макарова в войну 1877—78 г. должна навсегда сохраниться в памяти всего личного состава, как наглядный примерь того, что можно сделать с небольшими средствами, имея сильный дух.
Итаки, мало-известный до войны лейтенант С. О. Макаров возвращался с нее прославленным героем, в чине кап. 2 ранга, имея за плечами всего 9 лети службы и представляя собой не только специалиста по непотопляемости, но и по минному делу, применение
-16-
которого во время войны и доставило ему известность.
12-го октября 1879 г. молодой капитан 2 ранга делал свое сообщение в минном офицерском классе.
«Я чрезвычайно счастлив”, начал он свой доклад», что мне удалось получить приглашение сделать сообщение в минном офицерском классе о вооружении парохода „Великий Князь Константин” минами и катерами. Я тем более ценю выпавшую мне честь, что лично имел случай убедиться во время войны в той чрезвычайной пользе, которую принесли для дела молодые минные офицеры. Война застала только что возрождающийся минный класс успевшим сделать не более одного выпуска минеров. Никогда ни одному учреждению не приходилось выдержать более строгого экзамена в первые годы своего существования. Я был свидетелем, как молодые офицеры самостоятельно управляли таким многосложным и трудным делом. Им приходилось иметь дело непосредственно с адмиралами, высшими начальниками и командирами судов, и всюду они оказали не только технические сведения и практические знания, но кроме того выказали и массу такта. Словом, выбор офицеров минного класса, я не знаю, кем он был сделан, сделан был бесподобно, и эти офицеры так себя показали, что едва ли возможно желать лучшего”.
Закончили С. О. свой доклад следующей оценкой минного дела.
„История показывает, что мы, русские, склонны к партизанской войне. Ни в чьих руках брандеры не имели такого законченного результата, как в наших—в славный Чесменский погром. Ни один осажденный город не делал столько вылазок, как Севастополь”.
„Минная война есть та же партизанская война, та же брандерная война, та же вылазка. Никакие средства, никакие затраты на развитие минного дела не могут считаться чрезмерными. По моему мнению, в будущих наших войнах минам суждено будет играть громадную роль”.
Насколько был правь С. О., говоря это в 1879 г., за 25 лет до русско- японской войны, можем судить теперь и мы: не подлежит сомнению, что значение минного оружия не было им переоценено.
Со времени своего доклада в минном офицерском классе С. О. становится деятельным сотрудником этого учреждения как по специально—минным вопросам, так и по другим, периоди чески затрагивающимся в „Обществе минных офицеров”; самому классу он оказывал впоследствии всегда свое неизменное покровительство и внимание.
—-
Окончание войны не заставило командира „Великий Князь Константин” сидеть сложа руки, возможность разрыва с Англией заставляет его быть на чеку, и он снова мечтает, что на этот раз ему удастся воспользоваться внезапностью разрыва; в письме к адмиралу Аркасу он говорить:
„Пароход в настоящее время совершенно готов к выходу в море, и я полагаю, что котлы будут совершенно годны для перевозки войск, сколько бы времени она ни продолжалась”.
„Если же война снова возгорится, то было бы весьма полезно их пересмотреть, выбрав для этого хорошее время. Что же касается первых дней после разрыва, то я был бы весьма счастлив получить разрешение выйти в крейсерство, как только будет объявлен разрыв, если бы мы даже вступали в войну с Англией. Я твердо уверен, что при нашей теперешней опытности мы можем безнаказанно сделать нападете на суда, стоящие в проливе, и на другие места”.
„Если ваше превосходительство разделяет мою надежду на успех, то я осмеливаюсь просить разрешить мне взять теперь же одну или две мины,
-17-
приспособления не сдавать на берег, а спрятать на пароходе в трюме, с тем. чтобы с получением вашего приказания я тотчас же моги бы выйти в море“.
„Первые дни после разрыва дают такие преимущества для нападения, что я полагаю, что было бы весьма желательно ими воспользоваться”.
В феврале пароходы „Великий Князь Константин” и «Веста» были посланы под командой адмирала А. А. Попова в Бургас, где и готовились к постановке заграждения в Босфоре; С. О. делает опыты над отклонением мин на течении, и позднее назначается на случай постановки их в Варну: затем Макаров перевозит войска из Турции в Россию, причем эвакуация окончилась только в мае 1879 г., в августе же пароход был передан обратно в Русское общество пароходства и торговли.
Таким образом в 1878 г. судьба свела С. О. снова с тем человеком, с которым он начинали свое плавание на Востоке и под наблюдением которого он работали с 1873 по 1876 г. по непотопляемости; это была, кажется, последняя встреча ученика со своим учителем, затем последовало охлаждение, которое и продолжалось вплоть до смерти А. А. Попова. Многие поэтому обвиняли С. О. в неблагодарности, но биограф С. О. приводит следующее объяснение адмирала его отношений к А. А. Попову.
„Я всегда относился к нему с особыми уважением и признательностью”, говорили С. О. барону Ф. Ф. Врангелю, „за многое, чему я научился, но охлаждение последовало, когда Андрей Александровичи, уже после войны, предложил мне командование строившеюся, по его указаниям, плоскодонною яхтой „Ливадия“; я поставили некоторый условия, но адмирал Попов, который все еще как бы видел во мне Степу Макарова, отказали мне в такой форме, которая глубоко оскорбила мое самолюбие и изменила наши прежние добрые отношения”.
В то же время С. О. вполне сознавали, что Попову он обязан многими, главными образом приучению к той атмосфере лихорадочной умственной и служебной деятельности, в которой постоянно держал Попов своих подчиненных, в особенности молодежь.
„В этом отношении”, говорить барон Ф. Ф. Врангель, „Степан Осиповичи напоминал своего первого учителя в морском деле“… Бывшее подчиненные С. О. знают, „как толково-осмысленно было каждое его распоряжение, как ясно он умел его обосновать и как охотно делился своими знаниями, сознавая, что задача флагмана преимущественно педагогическая. Он имели в высокой степени дар вызвать работу мысли в своих подчиненных, охотно возбуждали прения, в которых лично принимали участие”.
„Я просил Степана Осиповича”, прибавляешь биограф, „написать то, что он мне сказали, чтобы в случае его смерти эта страница его личной жизни, которая многих оскорбляла, была бы освещена и с его точки зрения”.
По этой самой причине, думается, нельзя было обойти молчанием этот печальный эпизод и в настоящей работе.
2-го ноября 1879 г. С. О. вступил в брак с К. Н. Якимовской; свадьба состоялась в г. Одессе.
Однако С. 0. пришлось недолго наслаждаться семейной жизнью: прикомандированный к Гвардейскому экипажу и назначенный в декабре 1878 г. начальником отряда миноносок 3-го и 4-го флотских экипажей, С. О. в начале 1880 г. был приглашен генерал-адъютантом М. Д. Скобелевыми помощником по морской части в начавшейся Ахал-Текинской экспедиции.
С. О. имел случай познакомиться со Скобелевыми при эвакуации войск, и последний, оценив по достоинству
-18-
молодого командира „Великого Князя Константина”, остановили свой выбор на Макарове, которому и поручили организовать сообщение между портами восточного берега Каспийского моря, Астраханью и Баку для обеспечения снабжения тыла всем необходимыми, а также сформировать небольшой отряд моряков, целью назначения которого была предполагавшаяся доставка и буксировка военных грузов по р. Атрека к передовыми пунктами; по мелководью Атрека последняя задача оказалась невыполнимой, и 4 катера обслуживали Чикишляр и Красноводск, орудия же с катеров образовали „морскую” батарею, которую Скобелев взяли с собой в поход.
Новое поручение было возложено на С. О. в конце марта, а 7-го апреля он уже отбыл из Петербурга; отряд моряков вышел за ним и 2-го мая прибыли в Ашур-Аде, 21-го же числа „морская” батарея уже выступила в степь.
22-го мая Скобелев отдал приказ о назначении С. О. начальником морской части при войсках, действовавших в Закаспийском крае: „начальнику морской части вменяется в обязанность наблюдать за всеми морскими средствами, как назначенными в мое распоряжение от морского министерства, так и наемными”.
„Все распоряжения о работах и посылке судов делаются через флигель-адъютанта Макарова”.
„Состоящие в моем распоряжении: капитан-лейтенант Григорьев назначается заведывающим перевозкой грузов от Красноводска до Михайловского поста; капитан-лейтенант Завалишин остается заведующими выгрузкой в Чикишляре. В распоряжение обоих этих офицеров начальник морской части назначает необходимое количество морских средств”.
В ноябре 1880 г. на С.О. возложено было еще и наблюдение за перевозкой всех грузов, шедших из Астрахани, затем в декабре он был назначен воинскими начальником в Красноводске, а с отъездом в степь генерала Анненкова ему было поручено и решение всех дел по управлению Закаспийским военными отделом.
Не останавливаясь на подробностях деятельности С. О. в этой невидной должности — сам Скобелев назвал ее „черной работой”, — можно сказать, что проницательный генерал не ошибся в своем выборе: с негодными средствами, только благодаря энергии и своей опытности, Макаров делал положительно невозможное; лейтенант Шеман сообщает ему следующие отзывы о плавании баржи: „многие приехавшие из Красноводска рассказывали мне о чудесных ваших буксировках барж с грузом в такие погоды, когда и без буксира по Kacпию пароходы не двигались”.
Сам Скоблев ценил моряков и С. О. и старался показать это неоднократно; при отъезде своем из Красноводска 24-го апреля 1881г. они отдал следующий приказ:
„Расформирование морской батареи и возвращение гг. офицеров к своим частями, по случаю окончания военных действий, дает мне случай вновь высказать, по долгу службы, гг. офицерами и молодцами матросами то искреннее уважение, которое внушили они боевым товарищами с первых дней трудной Ахаль-Текинской экспедиции”.
„В обстановке, для них совершенно чуждой, моряки еще раз доказали, как в незабвенные дни Севастополя и турецкой войны, что им по плечу все славное, доблестное, молодецкое”.
„Участвуя во всех крупных делах экспедиции, морская батарея показала себя на высоте доблестных преданий нашего флота и кровью закрепила за собой свою заслуженную славу”.
„От глубины сердца и убеждения благодарю флигель-адъютанта, капитана 2 ранга Макарова, командира батареи
-19-
лейтенанта Шемана, мичманов Голикова и Майера. Молодцам матросам еще раз спасибо; они доблестно исполнили долг присяги и службы, гордо могут смотреть в глаза товарищам“.
В письме от 14-го мая 1881 г. на имя управляющего морским министерством Скобелев, перечисляя подвиги и службу моряков, прибавлял: „Также свидетельствую пред Вашим Превосходительством о весьма полезной службе состоявшего в моем распоряжении флигель-адъютанта, капитана 2-го ранга Макарова”.
Наконец, прочитав представленный ему Макаровым отчет о действиях, он написал 19-го октября 1881 г.:
„Пользуясь этим, быть может последним, случаем еще раз высказать как флигель-адъютанту Макарову, так и доблестным его подчиненными то глубокое уважение всех участников славной Ахал-Текинской экспедиции, к беспримерно доблестной и многотрудной службе моряков, как участников в военных действиях, так и находившихся в тылу”.
„Лично для меня останется неизгладимым впечатлением высокое счастье, по праву, назвать себя временным начальником столь славных представителей нашего флота”.
В знак своего особого расположения к С. О. Макарову М. Д. Скобелев обменялся с ним георгиевскими крестами; с этим крестом С. О. и погиб под Артуром.
______________
С. О. вернулся из Закаспийского края в середине 1881 г. По возвращении из Ахал-Текинской экспедиции С. 0. оставался без дела недолго: 29-го октября 1881 года он был назначен командиром парохода „Тамань”, находившегося в распоряжении российского посла в Константинополе, должность почетная и вполне мирная, считавшаяся отдыхом для командира и офицеров.
„Но для Степана Осиповича Макарова”, говорить его биограф, „свобода от одного рода занятий означала лишь возможность приложить свои силы к другой области деятельности. Завладеть Босфором силой орудия нам помешала Англия, но в научном отношении мы им завладели трудами Макарова”.
В начале ноября С. О. прибыл на новое место, а уже 23-го числа начал свои изследования течения Босфора, поставивште его в число выдающихся исследователей физических свойств моря. Толчком к его работам послужило услышанное им поверье местных жителей, что в проливе, на некоторой глубине, существует обратное течение, направляющееся из Мраморного моря в Черное; это заинтересовало С. О., и при первых же своих наблюдениях он получил ясное подтверждение этому.
„L’appetit vient an maugeant”—говорят справедливо французы”—пишет С. О., когда я убедился, что нижнее течение существует, то захотелось определить точно границу между ним и верхним. Когда сделалось очевидным, что граница эта идет по длине Босфора не горизонтально, а с некоторым наклонением к Черному морю, захотелось выяснить этот наклон, наконец, захотелось выяснить подмеченные колебания границы между течениями в зависимости от времени года и дня, от направления ветра и пр. Точно так же было интересно определить относительную скорость течения на разных глубинах и распределить воды по удельному весу”.
„Одно наблюдете вызвало другое, и в сумме, к концу моего командования, т. е. к осени 1882 г., накопился довольно большой, хотя и весьма разнообразный, материал, который и был систематизирован С. О. в исследовании под названием: „Об обмене вод Черного и Средиземного морей”.
Исследование свое С. О. доложил 14-го марта 1885 г. в заседании соединенных
-20-
отделений географии математической и географии физической Императорского географического общества, причем сообщение его называлось „Об изучении постоявных морских течений”; оно вызвало большой интерес среди ученых и С. О. была подана мысль напечатать его въ „Записках Императорской академии науки“.
Академики Г. И. Вильд и А. В. Гадолин дали благоприятный отзыва о труде С. О.—признали его „в высшей степени интересным и представляющим весьма драгоценный научный материал“, и он был напечатать в приложении к II-му тому „Записок Императорской академии наук”.
Труд С. О, представленный на соискание премии митрополита Макария, удостоен был неполной премии в 1000 рублей: академик Л. И. Шренк, дававший о нем свой отзыв, писал: „Труд капитана Макарова соответствует требованию, изложенному в параграфе втором правил о премиях митрополита Макария, коим постановляется, что „этих премий могут быть удостаиваемы лишь самостоятельные труды и притом такие, которые существенно обогащают науку, внося в нее новые факты, наблюдения и воззрения“. Не лишним считаю прибавить, что капитан Макаров приступил к своим исследованиям по собственной инициативе, не получив к тому ни поручения, ни инструкций, и делал их своими средствами, пользуясь только теми пособиями, какие представляла ему занимаемая им должность командира стационернаго парохода. Не имея сначала надлежащих приборов для производства точных наблюдений, капитан Макаров с замечательною настойчивостью старался устранять встречаемые им препятствия и недостатки инструментов помощью разных приспособлений и приемов, а для главнейших наблюдений, определения скорости течения на разных глубинах, придумал особый прибор, названный им флюктометром, и впоследствии еще усовершенствованный на опыте».
Биграф С.О. барон Ф. Ф. Врангель, сам известный гидролог, говорить, что „исследование С. О. Макарова, предпринятое им, когда он с вопросом был совершенно незнаком, остается и поныне, по истечении 29-ти лет, самым полным и законченным pешением вопроса о течениях в проливах“.
Такова была мирная служба С. О на невидной должности командира станционера; как видно, он не забыл в жизни тех мыслей, которые высказывал еще кадетом: заботился, командуя кораблем, „не только о хорошем качестве провизии, но и об удобстве и осмысленности жизни “.
Приводя сведения об опубликованной работе С О. по изучению Босфора, нельзя не упомянуть и о неопубликованной его работе, носящей название «Военные действия на Босфоре»; по нашему мнению, не подлежит сомнению, что первоначальная мысль об исследовании вод Босфора навеяна была на С. О., именно, военным значением этих вод для России, и конечно такой человек, как С. О., не мог упустить выпавшего на его долю случая изучить обстановку возможных будущих действий русского флота.
Обстоятельная записка, поданная С. О. высшему начальству 3-го мая 1883 года, свидетельствует о светлом военном уме командира «Тамани» и обойти ее не возможно, тем более, что многие из мыслей и взглядов С. О. нашли себе печальное подтверждение в минувшей русско-японской войне 1904—05 гг..
Рассуждая о возможности высадки десанта, С. О. говорить следующее:
„В общем можно допустить, что десант в настоящее время перевести через море легче, чем прежде, но оборонить его от нападения деятельного неприятельского флота гораздо труднее”.
„Темь не менее с обеих сторон может быть принято, множество мер,