-71-
символ их надежд на лучшее будущее.
Сама судьба. хотела ознаменовать день вступления адмирала, в.командование флотом: около полудня, после почти месячных бесплодных стараний, броненосец „Ретвизан” был снять с мели в проходе и отбуксирован в западную гавань.
При проходе „Ретвизана” мимо крейсера „Аскольд”, стоявшего против выхода под Перепелиной горой, командующий флотом вышел наверх и с правого крыла мостика теплыми словами приветствовали команду броненосца. С судов кричали „ура“—играла музыка, минута была торжественная.
В ближайшие дни вступления своего в командование адмирал Макаров посетил все корабли, где произвели подробный осмотри всех повреждений, и, по сформировании нового штаба, в который из старого вошли только флагманские артиллерист, штурман и флаг-офицеры, отпустил командовавшего до него эскадрой вице-адмирала Старка по болезни в Россию, а сами перенес свой флаг на бр. „Петропавловский”.
Около этого же времени отбыли из Артура в распоряжения наместника контр-адмирал Витгефт и флаг-капитан эскадры кап. 1. р. Эбергард, такими образом при адмирале Макарове не осталось никого из тех лиц, которые, как создатели планов, хорошо знали предполагаемые до войны действия флота.
Ознакомившись с событиями 26 и 27 января, командующий остался не удовлетворён представленными ему сведениями и потребовали циркуляром представления новых и подробнейших, сведений о печальной ночи с 26 на 27 января; к сожалению, сведения эти все погибли на „Петропавловске”.
Новый штаб командующего флотом составили: начальники штаба к.-адм. Молас, флаг-капитан—кап. 2 р. Васильев, флагманский штурман— полковники Коробицин, артиллерист — кап. 2 р. Мякишев, минер—кап. 2 р. Шульц, инженер-механик—инспектор механической части Линдебек, корабельный инженеру- старший строитель Вешкурцев; позднее, когда в Артур прибыль Великий Князь Кирилл Владимирович, он занял место начальника военно-морского отдела при командующем.
Одним из первых распоряжений нового командующего было приказание спустить стеньговые флаги: поднятые утром 27 января, они так и не спускались до приезда Макарова; с этого времени они поднимались только в виду неприятеля.
—————–
Затем, по ознакомлении с положением дел в Артуре, адмирал начал действовать: приказы его, из которых наиболее замечательны — боевое сигналопроизводство, инструкция для боя, инструкция для перекидной стрельбы, инструкция для быстрой разводки пара — читались и перечитывались в кают- компаниях, а личный пример адмирала, входившего положительно во все, действовали самыми подбадривающими образом.
В своих приказах С. О. не отдавал только распоряжения, он старался и разъяснить необходимость своих требовании, приучая таким образом личный составь вверенного ему флота к сознательному выполнению его предначертаний; при этом С. О. воздействовал не угрозой, не страхом наказания, а призывал себе на помощь благоразумие и чувство долга личного состава.
Так в одном из первых приказов, воспрещавшем сообщать важные сведения с театра войны, С. О. писал:
„Для успеха дела, который так дорог каждому из нас, было бы самое лучшее совсем ничего не писать, но так как я не считаю возможным подвергать служащих такому лишению, то указываю, что не возбраняется писать свои личные впечатления и собственно
–72–
бытовые подробности каждой стычки с неприятелем, лишь бы из этого не видны были наши тактические приемы, наши недостатки и не видно было, какое из судов приведено в негодность”.
„В виду полной невозможности проследить за исполнением сего приказа, я оставляю на совести каждого следовать моим указаниям с полною строгостью к себе и прошу людей обстоятельных, чтобы они воздержали тех из своих товарищей, которые по слабохарактерности могут повредить общему делу одолеть врага”.
В другом приказе, знаменитой инструкции для боя, С. О. подбадривал личный состав, говоря о хорошей подготовке:
„Предполагаю сближаться с противником осмотрительно, ибо скорое сближение может повести к случайным потерям. Флоту, так хорошо подготовленному, как наш, —следует, сколь возможно, избегать случайностей, —мы выиграем и без них. Я постараюсь избежать случайностей, если сам не увлекусь делом вмеспе со всем моим флотом», прибавляет он в том же приказе.
Затем отдается приказ на случай внезапного приезда адмирала со штабом на продолжительное время на судно или миноносец— предписывается записывать всех па офицерское довольствие, „а в случае недостатка провизии, на матросскую порцию, и тотчас же делать распоряжение, чтобы ко времени раздачи пищи была готова таковая для меня и для чинов штаба, без всяких улучшений против обыкновенной нормы”.
Целый ряд приказов говорит о необходимых в военное время приемах, не предусмотренных перед войной на эскадре: об организации наблюдения за падением снарядов, об управлении кораблем во время стрельбы, о приготовлении таблиц с рисунками неприятельского флота, о боевой окраске судов и проч.
Во всех этих приказах, изданных С. 0. за один месяц командования флотом, полностью отражается здравый смысл этого замечательного человека, служащего верным залогом успешного хода дел, и остается только пожалеть, что педагогические способности С. О., как флагмана, не были использованы для подготовки Тихоокеанского флота перед войной.
Как было упомянуто выше, С. О. застал эскадру в плачевном состоянии—два лучших броненосца, крейсер и две лодки были вне строя, два крейсера, минный транспорт, лодка и миноносец были уничтожены. Эскадра в течение месяца находилась в полном бездействии и вся деятельность ее заключалась в ряд безрезультатных, случайных рекогносцировок крейсеров и миноносцев.
Такой образ действий объяснялся директивой главнокомандующего, адмирала Алексеева, предложившего адмиралу Старку до приезда нового командующего флотом не рисковать броненосцами: „Главной вашей заботой”, говорилось в инструкции, „должно быть сохранение броненосцев на случай решительных действий, сообразно обстоятельств, одним из которых является необходимость воспрепятствовать высадке на побережье Ляодуна”.
Однако, несмотря на эту определенную директиву, главнокомандующий не переставал требовать от флота и активных действий. Сдавая командование флотом С. О., Старк сообщил ему о таковом требовании главнокомандующего, и адмирал Макаров в ответ представил 27-го февраля следующий обширный рапорт, в котором нарисовал безотрадную картину состояния вверенных ему сил.
„Вице-адмирал Старк”, писал С. О. „перед сдачею дел передал мне телеграмму вашего высокопревосходительства, в которой сказано: „Считаю, что появление неприятельского отряда перед Владивостоком было вызвано
-73-
главной целью затруднить вход или отрезать наш крейсерский отряд от своей базы. Нахожу, что теперь благоприятное время для выхода нашей эскадры из Порт-Артура в море, чтобы оттеснить неприятеля от берегов Ляодуна, появление у которых делается все более дерзким, как это заключаю из донесения начальников береговой обороны”.
„Вышеизложенное приказание не может быть понято иначе, как переходом к наступательному образу действий в Корейском и Печилийском заливах. Мне еще не удалось вполне ознакомиться с положением дел, тем не менее, вполне ясно видно, что в теперешнем составе флот Тихого океана значительно слабее японского флота, действующего в этих водах”.
„Я сильно рассчитывал на 24 миноносца, имеющиеся в Порт-Артуре, и сегодня для эволюции с эскадрой велел выйти в море всём наличным миноносцам, но исправными оказались лишь только 8 миноносцев и 2 минных крейсера. Из числа 8 миноносцев— один, по выходе на рейд, заявил, что у него течет котел, а другой, что у него не исправна одна из машин, а потому их обоих пришлось возвратить. Все плавание продолжалось с восьми часов утра до 4 часов вечера, тем не менее, когда мы вернулись на внешний рейд и я захотел оставить эти миноносцы, чтобы они были при эскадре, когда она переходит из одного рейда на другой, то начальник отряда доложил, что на миноносцах нет больше пресной воды, и три миноносца пришлось отправить тотчас же в гавань. Если пресной воды у миноносцев хватает только на 12 часов, то, следовательно, их нельзя взять ни в одну, сколько-нибудь отдаленную, экспедищю. Это дело я подробно разберу”.
„Не могу не доложить вашему высокопревосходительству, что суда эскадры незадолго до начала войны начали кампанию и в теперешнем составе командиров совместно не ходили. Выйдя сегодня на эволюции, мне это очень, бросилось в глаза”.
„Спешный выход эскадры из порта и вход ее — не практиковался, и сегодня в первый раз вышли в одну воду, а в следующую вошли — 9 больших судов, но к этому порт совершенно не приспособлен; между тем, я нахожу рискованным оставлять на внешнем рейде часть судов на якоре на ночь теперь, покамест море совершенно находится в руках неприятеля”.
„Было бы крайне желательно углубить вход, чтобы суда могли входить во всякую минуту, не только в нормальном состоянии, но, главным образом, когда они пробиты и наполнены водою Как только удосужусь, сейчас же вникну в этот предмет”.
„Техника наша во многих отношениях стоить ниже техники неприятеля; так, сегодня, покамест мы шли 12 узлов, все корабли держались хорошо, а когда я сигналом прибавил до 14 узлов, то линия растянулась чрезвычайно. Беспроволочный телеграф на „Новике” во время хода совсем не действует, а затем, я не мог подать депеши на крейсер „Диану“ в 5-ти милях. Дело это я тоже рассмотрю”.
„Особенно меня озабочивают частые повреждения механизмов миноносцев, и почти каждая посылка их в ночные небольшие экспедиции сопровождается некоторыми поломками”.
„Исправление крейсера „Паллада” идет весьма успешно; что же касается, броненосца „Ретвизан”, то хотя он и приведен на внутренней рейд, но до сих порт пробитые отделения откачать не удалось. По просьбе командира порта, по настоянию командира судна и с моего согласия, поставили на мелководье, но вследствие отлива и прилива броненосец сильно разрабатывает под собою грунт и сползает. Опасаюсь кроме того, что при этой обстановке трюмы заполняются илистою грязью,
-74-
судно сильно отяжелеет. „Ретвизан” меня очень сильно озабочивает”.
„Я уже докладывал вашему высокопревосходительству, что хочу устроить из грязи док, на подобие того, как это делается в Инкоу для мелких судов; командир порта и подполковник Престин находят это вполне осуществимым, но в течение этих четырех дней еще пока ищут место, и ничего не сделано, кроме бурения, хотя земляные работы по такому доку совершенно ничтожны для тех землечерпательных средств, которыми обладает Порть-Артур”.
„Не пишу вашему высокопревосходительству о многом другом, которое требует моего подробного рассмотрения, как, например, ежедневный расход угля, достигающий на некоторых судах до 23 тонн, даже во время стоянки во внутреннем бассейне”.
„Цель моего настоящего рапорта заключается не в том, чтобы жаловаться на недостатки, а в том, чтобы ваше высокопревосходительство ясно представлял себе, то положение, в котором находится флот: военные действия идут, с ними приходится считаться ежедневно — и в то же время вникать в тонкости техники и изыскивать средства, как помочь различным затруднениям.
„Кром многого другого, я озабочен тем, чтобы командиры освоились и объединились в общих взглядах на порядок ведения боя и по этой части я уже имел с адмиралами и командирами одно собеседование. Завтра рассмотрим те замечания, который сделаны мною при сегодняшних эволюциях.
„Есть вероятность, что неприятель набросал мины”.
„Сегодня мы подняли у самого Порть-Артура поплавок со светящимся составом; неприятель ставит такие поплавки на якорь, чтобы отвлечь действие артиллерии на эти огоньки, но миноносцы так часто показываются у Порт-Артура, что нельзя отрицать возможности постановки мин. Сегодня я упражнял командиров, крейсеров «Всадник» и «Гайдамак», как тралить, идя впереди эскадры. Буду разрабатывать кое-что для каждого судна в отдельности, ибо потопление корабля от такой случайности было бы крупным ударом”.
„Как ваше высокопревосходительство видите, кроме текущих дел, масса, других работ, неотложно нужных для того, чтобы флот мог соответствовать тем задачам, который на него возложены; но несмотря на всякие несовершенства и недостаток исправных миноносцев, я нахожу, что мы могли бы рискнуть теперь же попробовать взять море в свои руки, и, преднаметив, постепенно увеличивать район действия эскадры, я предусматриваю генеральное сражение, хотя благоразумье подсказывает, что теперь еще рано ставить все на карту, а в обладании морем полумеры невозможны. Неприятель, обладая далеким беспроволочным телеграфом, через чур легко концентрирует свои силы. Слабый отряд уклонится от дела, пользуясь преимуществом в ходе и обыкновенно неприятель бывает здесь с 14-ю судами, тогда как у нас их только 9“.
„По поводу разведок, считаю долгом доложить, что риск отдельных разведок в море, занятом сильнейшим неприятелем, не окупает ту пользу, которую дают эти разведки. Если посылать крейсера и миноносцы для потопления транспортов, то ехав сюда, я предрешил, что миноносцы надо считать материалом расходным, посылая их на риск, к Корейским шхерам для нападения на транспорты. Теперь же, выяснившееся состояние миноносцев лишает возможности это сделать, пока не изыщем средство держать их в исправности”.
„Вице-адмирал Макаров“.
-75-
В ответ на этот красноречивый рапорт от Главнокомандующего пришло разъяснение – адмирал Алексеев „вполне разделял взгляд” адмирала Макарова „о невозможности теперь же перейти к наступательным действиям“.
„Общий ход предстоящих военных действий на сухом пути”, прибавлял он, „требует, по возможности на более долгий срок, сохранения остающихся судов флота, и во всяком случае — до окончания исправления поврежденных судов или до присоединенья из России эскадры броненосцев”.
„Как я уже указывали ранее”, писал в том же ответе адмирал Алексеев, „наступательный действия могут быть возложены, при уверенности в успехе, пока на миноносцы и только в исключительно крайнем случае — на большие суда, когда особо важными обстоятельствами может быть оправдан риск их потери, как мною уже упоминалось в данном ранее предписании временно командующему флотом”.
Таким образом главнокомандующий стоял за осторожный, выжидательный образ действия флота, новый же командующей флотом, несмотря на целый ряд дефектов и упущений на эскадре, горел желанием увидеть врага и сразиться с ним: он отлично понимал, что только генеральное сражение с японским флотом могло дать нам выход из создавшегося невыгодного положения».
Правда, адмирал и сам хорошо сознавала, что имея такой слабый материальный состав, выиграть сражение трудно, но в то же время он не менее ясно сознавал, что корабли принесут пользу только тогда, когда личный состав их будет одухотворен, сознанной им целью, которую С. О. видел в одних только активных действиях, не даром же считает он, что „в море—значить дома”.
И вот начинается обучение и приучение эскадры к выходами, к эволюциям, но адмирал на этом не останавливается, он обращается к личному составу с предложением помочь ему своими мыслями, предлагает проявить личную инициативу, он вспоминал, наверно, свои молодые годы, когда в дни испытаний Родины, он поддерживаемый благожелательным начальством, блестяще приводил в исполнение свои замыслы.
При С. О. впервые командиры судов собираются на совещанья — адмирал разбирает с ними выходы эскадры, разъясняет их ошибки, указывает свои требования, посвящает в свои планы, словами, старается передать им часть самого себя, заразить их своими воззрениями и взглядами.
Конечно, достигнуть этого в короткий срок командования флотом адмиралу было очень трудно, если невозможно, но все-таки такой метод ведения дел можно назвать только здравыми и единственно возможным для изменения создавшейся до приезда Макарова обстановки: личный состав, начиная с командиров, не посвященный ни в одно из действий адмирала Старка за время его командования флотом, понял, что с приездом адмирала Макарова наступает новая эра, когда эскадре будет поставлена общая, всеми понятная цель, когда каждому, хотя бы и самому последнему мичману, позволено будет принести на общую пользу свою инициативу.
Но еще большее воспитательное значение оказывал С. О. на подчиненных своим личным примером: не было положительно ничего, относящегося до обороны Артура, чем бы он не интересовался, начиная с исследования вмятины брони от неприятельского снаряда (случай этот имел место на крейсере „Баян”) вплоть до постройки дока для подорванных судов – во все входил этот энергичный адмирал.
Утром 26-го февраля (через два дня по приезду) он, узнав, что в море погибает миноносец „Стерегущий»
-76-
, лично пошел на маленьком „Новике” выручать гибнущих товарищей — и этот акт, сам по себе, ничтожный, не имевший даже реальных результатов (миноносец потонул раньше подхода крейсера), был восторженно принят личным составом вверенного С. О. флота: артурские моряки наглядно убедились, что новый адмирал не остановится перед риском, а первый пойдет в дело сам и покажете пример остальными.
Этим актом, положено было начало возрождению „боевого духа” артурской эскадры, этого вернейшего залога достижения конечной цели—победы над врагом; этому подъему способствовали и все дальнейшие распоряжения и действия адмирала: на другой день после гибели „Стерегущего” С. О. вывел эскадру на внешний рейд в одну полную воду, доказав этим рациональность принятых ими мер — до того вся эскадра в одну воду никогда не выходила и делать этого не умела. Затем против перекидной стрельбы японцев, безнаказанно бомбардировавших Артур 26-го февраля, разработана была перекидная стрельба с наших броненосцев, и следующая неприятельская бомбардировка, 9 марта, должна была прекратиться на З1/2 часа ранее предыдущей.
Ко времени С. О. надо отнесли и высылку отряда миноносцев капитана I ранга Матусевича для атаки неприятеля у Ляотешана в ночь на 26-е февраля: это было первое боевое действие по инициативе с нашей стороны. Затем в этот период произошла 14-го марта вторая попытка японцев заградить проход пароходами; атака эта не имела успеха благодаря миноносцу „Сильный”, взорвавшему один из них. Сюда же надо отнести захват «Новиком» японского парохода и, наконец, катастрофу 31-го марта.
—————–
Таковы в самых кратких чертах военные действия при С. О.
——
Громадное внимание обратил С. О . и на подбор деятельных, отвечающих своим ответственным местам, командиров: в этом отношении он хорошо понимал и помнил, что „бравый капитан сделает гораздо более на плохом корабле, чем небравый капитан на самом лучшем”, и не стеснялся сменять лиц, оказывавшихся не на высоте.
Таки был сменен за столкновение с „Пересветом” командир „Севастополя”; командир первого же броненосца избег смены только вследствие катастрофы 31-го марта; наибольшие перемены произошли в командном составе миноносцев—из командиров «командовавших» до войны, половина была заменена другими.
Остался недоволен С. О. и деятельностью командира порта контр-адмирала Греве — по представлению командующего флотом он был заменен, командиром „Цесаревича” капитаном 1 ранга Григоровичем, произведенным в контр-адмиралы.
При назначении новых командиров на указанные броненосцы, командующий флотом столкнулся с противодействием главнокомандующего. Казалось бы, что выбором ближайших своих помощников-командиров, особенно в военное время, естественно должен заниматься тот начальник, которому приходится непосредственно работать вместе с ними, на деле же произошло нечто другое.
Недовольный частыми сменами командного личного состава Тихоокеанского флота, который считался главнокомандующим на должной высоте *), последний опротестовал и кандидатов командующего флотом, фактически уже исполнявших обязанности командиров, и представил таковых по своему выбору.
*) Командир Порта-Артура, контр-адмирал Греве, смененный адмиралом Макаровым, после гибели командующего флотом назначен был на такое же место во Владивосток.
-77-
С. О., считавший возникший принципиальный вопрос чрезвычайно важным, решил отстоять свое право выбирать по своему усмотрению командиров судов — он телеграфировал в Петербург, что отмена его распоряжений ставить его в совершенно невозможные условия и настаивал на оставлении вновь назначенных командиров в должностях.
В то же время С. О. телеграфировали главнокомандующему в Мукден, что с отменой его приказов дальнейшее его пребывание в должности командующая флотом сделается невозможным, и что если адмирал Алексеева, все-таки остается при своем решении в выборе командиров судов, то просить отчислить его от командования флотом, ибо в такой обстановке он не в силах исполнить возложенное на него Государем Императором поручение.
На этот раз адмирал Макаров победил, главнокомандующий больше не настаивал на отмене приказа о назначении командира „Севастополя“, но возбудил в морском министерстве вопрос об ограничении прав командующего флотом, что и было приведено в исполнение, но уже после гибели адмирала Макарова.
Вопрос об оставлении поста командующего флотом ставился С. О. еще раз, причиной этому служил отказ морского министерства издать труд адмирала „Рассуждения по вопросам морской тактики», помощью которого С. О. хотел ознакомить личный составь вверенного ему флота со своими взглядами. В ответ на просьбу адмирала о напечатании книги и о высылке ее в Артур из Петербурга сообщили, что в текущем году нет кредитов, что отнести их на военный кредит невозможно, и что можно будет напечатать книгу на следующей год.
Адмирал, возмущенный нежеланием министерства помочь ему в важном деле подготовки личного состава, не счел возможными оставить этот ответ без возражения, и прямо поставил вопрос о доверии.
„Просил бы теперь же напечатать мою книгу „Рассуждения по вопросам морской тактики”, телеграфировал он 18-го марта адмиралу Авелану, „для раздачи ее командирам, дабы они ознакомились со взглядами своего начальника. Книга нужна теперь, а не в будущем году; не допускаю мысли, что министерство не может теперь же найти 500 рублей, и отказ в напечатании понимаю, как неодобрение моих взглядом на ведение войны, а посему, если моя книга, не может быть напечатана, теперь, то прошу заменить меня другим адмиралом, который пользуется доверием высшего начальства”.
Результатом этой телеграммы было то, что морское министерство поспешило согласиться с желанием адмирала, отказывавшаяся командовать флотом, и на издание его книги назначены были кредиты.
Пререкания по вопросу о печатании книги на этом закончились, но книга вышла в свет уже после гибели адмирала Макарова, и ни один из командиров в Артуре не получил ее в военное время.
Таким образом, среди чрезвычайных трудностей военного времени, когда все в Артуре держалось энергией этого человека, внешние второстепенный обстоятельства нарушали спокойное состояние духа адмирала, которое ему было так необходимо для военнаго успеха.
Среди описанных тяжелых служебных мытарств, адмиралу Макарову служили утешением дни, когда он мог наградить по заслугам отличившихся. После 14 марта, по его представлению, по приговору Георгиевской Думы орден св. Геория 4 степени получил командир миноносца „Сильный” —лейтенант Криницкий за дело отражения брандеров. Сообщая ему об этой высокой и почетной награде, адмирал
-78-
Макаров прислал ему при собственноручном письме свой Георгиевский крест.
21 марта на «Петропавловске» состоялось торжество раздачи знаков отличия Военного ордена нижним чинам эскадры Тихого океана.
Все отличившиеся нижние чины выстроены были на верхней палубе броненосца, и после молебна командующий обратился к ним со следующими словами:
„Заветная мечта каждого русского воина получить знак отличия Военного ордена. Вас много, каждого не узнаешь, каждому в душу не войдешь… все вы молодцы, я знаю. Каждый из ваших товарищей горит желанием сразиться и победить».
„По соглашению с вашими товарищами, по единодушному их выбору, вы ими отличены, вас они признали достойнейшими получить самую высокую награду—«Георгиевский крест».
„Получив этот крест, вы тем самым составляете честь той части, в которой вы служите. Помните же высокое значение креста, которыми вы украшаетесь, и явите себя достойными этой заветной для каждого воина награды”.,
Сказав эти простые, искрение слова, адмирал приступил к раздаче наград; церемония продолжалась свыше часа. Бесконечной вереницей подходили награжденные к своему адмиралу: последний передавал кресты то Великому Князю Кириллу Владимировичу, то начальнику своего штаба к. адм. Моласу, которые прикалывали их на грудь нижним чинам.
Такое личное участие командующего флотом в оценке боевых заслуга отличившихся и почетное внимание к ним, естественно, поднимало дух его подчиненных. За остальные 9 месяцев осады в Артуре ни разу не было подобного торжества, на судах флота: ни один из последующих начальников флота не пользовался предоставленным ему правом торжественно награждать отличившихся.
Таков был С. О. Макарова, в должности командующего флотом: все действия его на этом посту говорили, что он идет по правильному пути, конечной целью которого было—научить личный составь побеждать.
Можно, конечно, возразить, что такой нужный для успеха флота человек, как С. О., не должен был входить во все мелочи, рисковать своею жизнью из-за „пустяков“, а должен был только распоряжаться, давать директивы и следить за их выполнением, тогда бы, естественно, невозможна была его гибель 31-го марта, но в ответь на это можно сказать только, что натуре С. О. не была свойственна система „рассказа”, он учил всегда „показом”, и его примерь, особенно в военное время, и был той поднимавшей дух личного состава силой, заставившей флот поверить в адмирала и несмотря на короткое время командования, доставившей его имени бессмертие, на- конец, можно согласиться, что С.О. мог бы действовать так, имея подготовленный им же самим в мирное время личный составь, в Артуре же ему пришлось обучать и приучать его к себе в военное время, и поступить иначе, чем он поступил, адмирал не мог, иначе он не был бы С. О. Макаровым.
Личный, пример храбрости, неутомимости, энергии и здравого смысла адмирала невольно увлекал за собой и подчиненных, и то, что сделал С. О. за 36 дней своего командования флотом, навсегда останется светлой точкой на темном фоне минувшей печальной для русской славы годины.
Между, тем быстро приближался день 31-го марта…
———–
Раньше, чем перейти однако к описанию дня гибели «Петропавловска», нельзя не осветить отношения С. О. к положению дел в самой крепости, прямым начальником, которой он в сущности не являлся.
Конечно, самым простым и наиболее
-79 –
более легким для командующего флотом было бы формальное отношение к этому вопросу, но, вполне понятно, что С. О. поступить так не мог—для него, как уже упоминалось выше, на первом плане были не интересы флота перед армией, а одна общая польза России, и он, конечно, не остался равнодушным к нуждам сухопутной обороны.
Комендант крепости генерал-лейтенант Смирнов неоднократно советовался с ним относительно совместных действий и ими был выработан план, по которому, при высадке японцев на материк, наш флот должен был выйти для отбития неприятеля вплоть до принятия боя с японским флотом.
Особенно упорные слухи о высадке японцев шли в начале марта, местом высадки называлось Инкоу, почему С. О. и запросил главнокомандующего через капитана 1 ранга Эбергарда о мнении его по этому вопросу. Последний ответил теми же словами, что и раньше, признавал бой „как крайнюю меру” и считал его возможным и обеспеченным „только временным усилением наших главных морских сил, присоединением к ним крейсерского отряда из Владивостока”.
С. О. не остановился перед этим затруднением, и во Владивосток было послано предписание быть готовым по получению приказа к выходу. Как известно, этого не понадобилось.
Кроме выработки плана совместных действий с сухопутным начальством, адмирал Макаров не останавливался и перед тем, чтобы по собственной инициативе выяснять недостатки крепости.
После бомбардировки из – за Ляотешана, 9-го марта, С. О., самолично убедившись при выходе на рейд в молчании береговых батарей, по-желал лично расследовать причины такого бездействия крепости.
Подробно переговорив с начальником артиллерии генерал-майором Белым, командующий флотом узнал, что бронебойные снаряды в сухопутной артиллерии не снаряжаются, что фугасных вовсе нет, а с чугунными снарядами допускается лишь стрельба уменьшенными зарядами, почему на большие дистанции эти снаряды и не долетали.
Определив причину молчания крепости, адмирал 12-го марта телеграфировал об этом в Петербург Генерал-Адмиралу Великому Князю Алексею Александровичу. Объяснив дело, он прибавлял: „мог бы дать снаряды фугасные и бронебойные наши, но для этого надо быть уверенным в высылке новых вместо них. Для того, чтобы неприятель не мог безнаказанно бомбардировать, признано крайне необходимым обнаруженные недостатки обсудить обоими ведомствами совместно и дать сюда указание. Также заслуживает обсуждения общий вопрос о положении наших крепостей, который по преимуществу вооружены старыми пушками, не стреляющими дальше 8 верст. Все бомбардировки японцев были на дистанциях свыше 10 верст и на последней бомбардировке с броненосцев попали в неприятеля на дистанции 14 верст”.
Желание адмирала Макарова было исполнено: о нем было доложено Генерал-Адмиралу, и запрос передан затем в главное артиллерийское управление.
Последнее не замедлило ответом. 14-го марта адмирал Авелан телегра-фировал в Артур:
„Главное артиллерийское управление, обсудив телеграмму вашу, высказало заключение: 10-ти дюймовые пушки сухопутного ведомства имеют три категории снарядов — бронебойные, сегментные и чугунные, из которых бронебойные снаряды не снаряжаются за невыработкою до настоящего времени способа снаряжения, не вредящего их ударному действию. Бронебойные снаряды, как назначенные для поражения
-80-
бортовой брони, могут иметь боевое значение лишь на тех дистанциях, на которых такое действие может считаться обеспеченным, в зависимости от окончательной скорости и угла встречи. Предельною дистанцией для бронебойного действия принято считать три версты и далее этого расстояния стрелять такими снарядами бесполезно”.
„Чугунные 10-ти дюймовые снаряды, при уменьшенных зарядах, соответствующих начальной скорости в две тысячи фут в секунду, дают дальность свыше 10-ти верст. Вообще стрельба на расстоянии свыше 10-ти верст по подвижному флоту представляется мало целесообразною, так, как, при ничтожной вероятности попадания, таковая стрельба обусловит мало полезный расход боевых припасов (комплекты которых ограничены) и вызовет износ пушек. При бомбардировках, цели, по которым действует флот, весьма значительны по размерам — и те попадания должны считаться случайными, при чем для достижения каких-либо заметных результатов должен потребоваться очень значительный расход снарядов. Вследствие изложенного, едва ли следует считать правильным требование, предъявленное к береговой крепости относительно стрельбы на дистанции свыше 10-ти верст. Такое заключение сообщаю вам“.
Возмущенный ответом, адмирал созвал 15-го марта на совещание генералов: Стесселя, Смирнова, Белого, и в присутствии чинов своего штаба, Великого Князя Кирилла Владимировича и полковника Агапеева, прочел им присланное объяснение. Совещание решило, что „артиллерийское управление не вникло в сущность дела“ и нашло необходимым, „хотя бы и в противоречие теоретическим соображениям главного артиллерийского управления“, снадбить пушки необходимыми снарядами.
В тот же, день за подписью указанных лиц, отправлена была следующая телеграмма управляющему морским министерством:
„Постановление главного артиллерийского управления обсуждалось в собрании ниже подписавшихся лиц, которые пришли к заключению, что артиллерийское управление не вникло в существо дела, иначе оно не дало бы совета— не отвечать на огонь неприятеля, когда он стреляет и причиняет поражение флоту и батареям (телеграмма № 255*). Факт, что из 29 снарядов, выпущенных 9-го марта с броненосца „Победа“ и броненосца „Ретвизан“, с дистанции 13 1/2 верст, один попал в неприятельский броненосец, а остальные, как свидетельствуете адмирал Того, ложились очень близко, — совершенно опровергает взгляд главного артиллерийского управления. Если бы мы не стреляли, неприятель продолжал бы бомбардировку, тогда как, благодаря нашему огню, он окончил ее на З 1/2 часа раньше теперь, чем в прошлый раз, когда перекидная стрельба с броненосцев на внутреннем рейде не была еще организована. Собрание находит безусловно необходимым, чтобы береговые пушки были снабжены — хотя бы и в противоречие теоретическим соображениям главного артиллерийского управления – снарядами, ускоряющими стрельбу на те дистанции, которым соответствуют баллистическим свойствам пушки”.
Этим, однако, адмирал Макаров, не ограничился. В тот же день он телеграфировал адмиралу Авелану, что просит доложить генерал – адмиралу содержание обеих его телеграмм и ответа главного артиллерийского управления вместе с просьбой довести до
*) Телеграмма №255 от 12 марта на имя управляющего морским министерством была следующая: «Прошу доложить генерал адмиралу, что мои донесения о том, что бомбардировка японцев с дальнего расстояния не приносить вреда – не следует понимать буквально, бомбардировка приносит вред, который, по случайности, пока не велик. Макаров».