На одном из аукционов приобрел книгу 1913 года с дарственной надписью “Боевому Командиру “Акинава” от его подчиненного 17.02.1914 года”, с удовольствием делюсь ее с Вами.
СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ
Степана Осиповича МАКАРОВА
ВИЦЕ-АДМИРАЛА РУССКОГО ФЛОТА.
„Помни войну!”
———
„В море — значит дома!”
———
„Степень усердия и знания команды завысит от командира и офицеров, достигается постоянною заботливостью о команде, не только о хорошем качестве провизии, но и об удобстве и осмысленности жизни”.
(Запись в дневнике С. О. Макарова 22 февраля 1867 г).
Отдельные оттиски из газ. «Кронштадтский Вестник» №№73, 74, 75, 79, 80, 81, 88, 89, 90, 94, 95, 96, 97, 103, 104, 105, 109, 110, 111, 112, 113, 114, 115, 116, 117, 118, 119.
Кронштадт.
Типография Т-ва «Кронштадт. Вестн.» (П.Я.Лебедева и П.Л. Деморейх)
1913
Изображения из книги:
-1-
Предисловие ко 2-му изданию.
Настоящее издание представляет из себя перепечатку с первого издания моей работы, помещенной в „Известиях Общества Офицеров флота“ в № 7 за 1912 год; в тексте сделаны самые незначительный изменения в виду полученных мною новых данных о деятельности адмирала.
Май 1913 г.
К. Ж.
_______
-2-
Предисловие к 1-му изданию.
_______
Степан Осипович Макаров представляет собой наиболее крупную фигуру из числа русских адмиралов последнего времени. Соединяя в себе лучшие качества выдающегося моряка, этот адмирал-труженик являлся всю свою жизнь поборником личной инициативы и здравого смысла, что в особенности дает его личности громадное воспитательное значение для будущего и настоящего поколений.
Поэтому, чем скорее личный состав флота ознакомится с деятельностью этого замечательного адмирала, чем скорее проникнется он его светлыми заветами, тем больше выиграет флот; не может быть, чтобы такая личность, как С. О., и его широкий, чисто русский, размах деятельности, не увлекли бы своим примером, если не весь, то хотя бы часть личного состава флота. Поэтому, памятуя слова Великого Основателя нашего флота—«промедление времени смерти невозвратной подобно»—я и решился безотлагательно опубликовать настоящую работу, имеющую, конечно, свои недостатки.
Как известно, над биографией С. О., по богатейшему архиву самого адмирала, работает его друг барон Ф. Ф. Врангель, и труд последнего, начатый печатанием в 1910 году, не достиг еще в 1912 г. и половины своего объема; окончания этой работы, по всей вероятности, придется ждать не скоро, почему, ясно сознавая скудость имеемых материалов по сравнение с биографом С.0., я все-таки решил ознакомить личный состав с теми печатными и архивными сведениями, который удалось мне собрать за двухлетнюю работу в Архиве Морского Министерства.
Начало настоящей работы (до плавания на «Витязе») составлено по опубликованному труду барона Ф. Ф. Врангеля, хотя должен прибавить, что уже эта часть работы дополнена некоторыми, опущенными биографом С. О., сведениями; дальнейшая работа составлена на основании архивных документов, печатных источников (воспоминаний, заметок и др.) и собственных работ С.О.; ознакомление читателей с трудами С. О. посвящается особенное внимание, так как лучшей характеристикой человека могут быть его собственный мысли, с другой стороны выдержки из работ приводятся с целью заинтересовать читателей этими трудами, в надежде, что, заинтересовавшись, они обратятся к первоисточникам, чем уже отчасти достигнется цель работы: помочь личному составу сознательно полюбить славную тень великого адмирала.
Насколько удалась поставленная задача, судить не мне; повторяю, что я ясно сознаю несовершенство, в особенности неполноту этой работы, и сознательно иду с ней на суд личного состава флота, вернее сказать, приношу ему свою посильную помощь в деле скорейшего ознакомления с одним из замечательнейших людей нашей Родины.
Не могу не указать, что появлению этой работы способствовало в большой мере предложение Главного Командира Кронштадтского порта вице-адмирала Р. Н. Вирена прочесть 30-го марта 1912 года в память незабвенного адмирала сообщение в Кронштадтском Морском Собрании. К. Ж.
Март 1912 г.
Царское Село.
_______
-3-
Светлой памяти С. О. Макарова.
В 1848 году, на третий день Рождества Христова, в городе Николаев, у выслужившегося из нижних чинов флота прапорщика Осипа Федоровича Макарова и его жены, дочери отставного унтер-офицера, родился сын Степан, которому суждено было при жизни прибрести мировую известность, а после смерти сохранить свое имя навсегда в списках боевых судов русского флота и в благодарной памяти потомства.
Детские годы С. О. протекли в г. Николаеве, в родной семье; здесь на 9-ом году жизни он лишился матери, а через год отец С. О. женился вторично, после чего уехал с семьей в Сибирь в Николаевск на Амуре, где и прошли остальные годы детства и юности С. О.
По прибытии в Николаевск, десяти лет, С. О. успешно выдержал экзамен в низшее отделение Николаевскаго морского училища, приравненная к тогдашнему корпусу флотских штурманов в Кронштадте; по словам автобиографического очерка С. О., нравы в училище были очень грубы, но розги употреблялись крайне редко, в исключительных случаях; это отрадное явление объяснялось тем, что училище состояло под особым попечением командира Николаевского порта, контр-адмирала. В. И. Казакевича, который был сторонником новых веяний и старался действовать на воспитанников силой убеждения.
Число воспитанников в училище было невелико, всего 12, по 6 в каждом отделении; немудрено поэтому, что даровитый С. О. сразу выделился среди товарищей и занял среди них исключительное положение — впрочем, это исключительное положение заключалось в том, что некоторые из офицеров-преподавателей давали ему безвозмездно частные уроки, сверх общей программы.
Летом 1861.года кадеты отделена С. О. назначены были в плавание на суда Сибирской – флотилии, а в 1863 г. Макаров, по ходатайству адмирала Казакевича, был назначен на эскадру Тихого океана под брейд-вымпелом А. А. Попова, где и проплавал с июля 1863 г. по май 1864 г.
Назначение С. О. на эскадру Тихого океана сделано было в расчете, что затем он с флагманом прибудет в Петербург, где талантливого юношу удастся поместить в Морской корпус; хотя это и не сбылось, но плавание на «Богатыре» имело чрезвычайно благотворное влияние на военно-морское и общее образование Макарова; как и на берегу, в Николаевске, некоторые из офицеров приняли молодого кадета под свое покровительство, учили его морскому делу и давали уроки по английскому и французскому языкам.
Сам адмирал А. А Попов обладал редкими педагогическими способностями.
«Все главное, основное, неумирающее, что составляет душу военно-морской службы», говорить в своих воспоми-
-4-
наниях о нем П. С. Бурачек, «он неуклонно и настойчиво проводил при всяком удобном обстоятельств, стараясь подчеркнуть и осмыслить в сознании молодых его учеников. Главная забота адмирала Попова —это была его молодая аудитория—гардемарины. Профессор он был своеобразный, красивою и плавною речью он не обладали вовсе. Своей аудитории он читал историю морских войн, руководствуясь преимущественно Джемсом. Он старался вложить в свою речь всю душу, читал и разъяснял историю русского, а из иностранных историю английского флота; мало того, знакомил с русской литературой и читал им классиков». Биограф С. О. говорит, что в памяти адмирала „корвет „Богатырь” на долгие годы оставался идеалом военного корабля, и он о каждом из тогдашних сослуживцев своих всегда вспоминали с особою любовью и благодарностью”.
18-го мая 1864 г, молодой Макаров со слезами расстался с „Богатырем”; адмирал поцеловали его, дал на прощание свою карточку с надписью „моему молодому другу С. Макарову на память приятных и, в особенности, неприятных дней, проведенных им со мною”, и, утешая его возможностью попасть в Петербург позднее, обещали помочь там, прибавив: «ну, да вы и там не пропадете, — если не будете о себе очень много думать» …
Летом 1864 г. Макаров плавал на пароход Российско-Американской компании «Александр II» из Ново-Архангельска в Аянь с заходом в Кинай и на Кадьяк, причем капитан парохода разрешили молодому кадету (С.О. не было еще 16 лет) стоять четвертую самостоятельную вахту: осенью того же года С. О. вернулся в Николаевск.
Этой же осенью Макаров получил от адмирала Казакевича поручение перевести с английского на русский язык лоцию Охотского моря, составленную капитаном китобойного судна, одновременно он плавал в течение 11/2 месяцев на пароходе «Америка»: по возвращении из плавания ему, за недостатком учителей, поручено было заниматься с младшими воспитанниками училища.
Зимой 1864—65 гг. Макаров был назначен фельдфебелем училища с значительною дисциплинарной властью; дневник С. О., который он начал вести с октября 1863 года, содержит много замечаний юноши о товарищах, которые своим поведеньем будто нарочно, хотели поддержать дурную славу училища.
Весной 1865 г. С. О выдержал выпускной экзамен, средний вывод его отметок был 102/3, следующий за ним ученик имел 7,3; адмирал Казакевич, выделявший талантливого юношу, поздравили его с окончанием курса и сообщили, что представил Макарова к производству не в кондукторы флотских штурманов, а в гардемарины.
Лето 1865 г. С. О. плавал на пароходе «Америка», причем в начале кампании принимал деятельное участие в съемке парохода с мели, на которую его снесло ледоходом; им составлено было очень обстоятельное описание этих работ, которое обратило на себя внимание того же адмирала Казакевича.
К этому времени относится долго мучавший С. О. упрек, сделанный командиром «Америки» за промах в окраске: по снятии парохода с мели его приводили в порядок и Макарову было поручено смотреть за малярами; при этом он что то просмотрел, а вернувшись с берега командир, заметив это, разнеи Макарова и назвали его лодырем. Самолюбивый юноша, сознавший, что упрек в линии и небрежности он не заслужил, с горечью вспоминает об этом в дневнике и пишет—«что же делать, не спорить же с начальством». По выходе в море, Макаров получает та –
-5-
кую массу замечаний на вахте, что теряется и недоумевает, но затем быстро ориентируется в том, что от него требуют, и вахты сходят гладко.
В дневнике С. О. имеется интересная запись о назначении его во время аврала на марс: «я очень рад», пишет он, «так как тут придется бывать на марсе и в свежий ветер при качке. Очень часто мне приходило в голову при свежем ветре в море сходить на марс, но всякий раз лень, а отчасти и боязнь заставляли оставаться на палубе. Теперь же, когда я должен ходить на марс по обязанности, трусость не придет и в голову».
Как видно из изложенного, начало служебной деятельности С. О. немногим отличалась от деятельности заурядных личностей: и у него были ошибки, свои слабости, которые к счастью он сознавал и которые сумел самонаблюдением исправить.
В августе 1865 г. Макаров был переведен на флагманский корвет „Варяг“, а в ноябре 1866 г. на корвет „Аскольд”, на котором и совершил переход в Россию; по пути он мучится неизвестностью ожидающей его судьбы: он страшится мысли вернуться в Николаевск штурманским кадетом.
В дневнике его, несмотря на его молодость (ему нет 19 л.), встречаются удивительно осмысленные и верные взгляды: 22 февраля 1867 г. он пишет—«степень усердия и знания команды зависит от командира и офицеров, достигается постоянною заботливостью о команде, не только о хорошем качестве провизии, но и об удобстве и осмысленности жизни. Ничего не может быть вреднее приказаний ни к чему не ведущих, это приучает к неуважению начальства, а затем и к неповиновению и к лени».
«Дурные офицеры», замечает он, «могли бы в короткое время развратить даже богатырский дух команды „Богатыря”.
Читая историю отечественной войны, он пишет: «желал бы, чтобы была война, только поскорее, пока я еще не обабился, а теперь, пока кровь кипит, кажется, ничего бы не боялся. А потом, если уцелеешь, так катайся, как сыр в масле”.
Перед самым Кронштадтом он заносит в дневник свои мучения: «о, блестящая карьера, предсказанная мне в молодости, вот какова ты; как милости приходится ждать себе первого чина, и это постигает даже первых учеников морского корпуса, что же будете со мною»?
Биограф С. О. Макарова, познакомившийся с ним при первом прибытии в Петербург, говорите о юном Макарове следующее:
„Не изгладится из моей памяти стройная, здоровая фигура белокурого юноши, живые глаза которого светились проницательной любознательностью и природным умом, а веселая улыбка отражала добродушную, жизнерадостную самоуверенность”.
Между тем за молодого С. О. хлопотали все знавшие его по востоку адмиралы, вернувшиеся в Россию, и командующий войсками восточно-сибирского округа: последний пишет, что «по отзыву его ближайших начальников, Макаров подает надежду стать со временем выдающимся по своим познаниям и усердию флотскими офицером»; командир корвета „Варяг” подает в 1866 г. самостоятельный рапорт о том же, причем прибавляет: «осмеливаюсь уверить, что Макаров будете одним из лучших морских офицеров молодого поколения, и если перевод из корпуса флотских штурманов во флот есть отличие, то Макарова, вполне этого достоин.”
Но дело с производством не шло из-за простой причины; в министерстве не было документов о дворянском происхождении С. О.: потребовались долгие
-6-
справки, и к счастью для флота, оказалось, что отец С. О. произведен в офицеры за год до рождения сына —значит, он дворянин, и вот, не в пример прочим, по особому Высочайшему повелению, кадет Макаров производится в гардемарины.
26-го поля 1867 он заносить в дневник: «После долгих усилий множества лиц и после переписки тысячи бумаг начерно и набело я быль произведен в гардемарины флота. Как всегда, то, что я предполагаю вперед, никогда не сбывается: я вообразил себе, что главное затруднение будет не полнота программы Николаевского училища, а вышло, что на это не обратили ни малейшего внимания, а представление было задержано оттого, что не было бумаги о моем дворянстве».
Молодой корабельный гардемарин назначается в учебное плавание на фрегат «Дмитрий Донской», на котором остается два года, плавая в Атлантическом океане; перед уходом в плавание он помещает в «Морском Сборнике» свою первую статью (октябрь 1867 г.) «Инструменту Аданиса для определения девиации в море»; дневник С. О. дает и при этом плавании чрезвычайно ценные указания на его взгляды, которые дай Бог иметь не только 19-летним гардемаринам, но и офицерам, постаревшим на службе: «на фрегате», пишет он 18-го ноября 1867 года, «я всегда в каюте спорю о том, что нельзя так безотчетно ругать все и вся. Меня стали обвинять, что я всегда стою за начальство, а мне кажется, что они поняли бы меня, будь они на моем месте, поплавай они столько же, будь они так близки к морю, как я, полюби они все прелести морские, прослужи они с хорошими офицерами, которые сумеют заставить полюбить эту беспредельную свободную стихию». „Мне кажется», заносит он в дневник далее, „и в строгой дисциплине, где благоразумный начальник — душа и вся сила своих подчиненных, гораздо более поэзии, чем в том поддельном ухарстве, которое наши (гардемарины) показывают наверху и которое превращается в явное неповиновение, причем высказывается полное незнание морского дела. Благоразумие, не говоря уже о долге службы, должно заставить молчать. Юноша, только что начинающий свое морское поприще, так легко осуждает все поступки своих начальников, не будучи в состоянии понять тех оснований, на которых приказание отдано.»
О несчастном случае, бывшем во время плавания при съемке с якоря у мыса Доброй Надежды, он, пишет: «незнание палубного унтер-офицера, не сумевшего снарядить шпиль, невнимание, офицера заведующего делом, причинили смерть и увечья тех, кто беспрекословно исполнял приказания своих начальников, веря в их знание и добросовестность»
Упоминает С. О. и о самом себе: «один из главных моих недостатков, — тот, что я не могу удержать себя, не возразивши на чью-нибудь глупость или даже посмеяться над глупым поступком в лицо. Это вызывает, вражду и порождает массу неприятностей».
Плавание на «Дмитрий Донском» закончилось весной 1869 и после окончательного экзамена в Кронштадте, С. О. проплавав в общей сложности на 11 судах в течение 1970 дней, быль произведен, 24 мая в мичманы.
Первая же кампания молодого офицера дала ему случай отличиться: в конце летнего плавания двухбашенная броненосная лодка «Русалка», на которой плавал Макаров, коснулась на одном из крутых поворотов в шхерах правой скулой камня и получила течь в носовом отделении, причём прибыль воды была до 50 ведер в минуту: несмотря на такую небольшую прибыль, водоотливные средства «Русалки» были столь несовершенны, что не успевали откачивать, воды: лодка спаслась только тем
-7-
что стала носом на мель. Это заставило молодого офицера задуматься над вопросом о непотопляемости судов, и результатом его дум появилась статья, напечатанная в 1870 г. в «Морском Сборнике» (№№ 3, 5 и 6)—«Броненосная лодка «Русалка», где автор, излагая обстоятельства аварии лодки, предлагает и способы, как улучшить водоотливную систему и устроить приспособления для достижения непотопляемости; так им предложены были крышки горловин закрывающиеся напором воды снизу и закрепляющиеся одним винтом, вместо 16 винтов, как было на „Русалке”, система трюмных труб, обеспечивающая соединение, по желанно, каждого междудонного пространства с каждою из машинных помп, снабжение всех трюмных отделений водомерными трубками; к числу этих же средств принадлежит и шпигованный пластырь, употреблявшийся и раньше, и мысль, высказанная Макаровыми заключалась собственно только в том, что такой пластырь надо иметь на корабле заблаговременно, а не начинать делать с получением пробоины.
Свою статью С. О. закончили подробным разбором нескольких бывших в русском флоте аварий и убедительно доказывал, что ни одна из этих аварий не кончилась бы гибелью судна, если бы были приняты предлагаемые им меры. По напечатании статьи в морском журнале, С. О. представил ее своему начальнику —вице-адмиралу, генерал-адъютанту Г. И. Бутакову, командовавшему практической эскадрой, и последний, оценив целесообразность предлагаемых юношей Макаровым мер и талантливость автора, представил молодого мичмана к производству за отличие в лейтенанты, что и последовало 1-го января 1871 г., после полутора лет мичманства.
Как ни казались убедительными доводы молодого мичмана, но из его предложений технически комитет принял только пластырь (до того готовых пластырей на судах не было), водоотливная же магистральная система, крышки на горловины, трубки, клапана и др. приспособления приняты были только после следующей аварии с фрегатом «Адмирал Лазарев», который едва не утонули в Кронштадтской гавани и тем, по словам Макарова, «помог моему делу». Применение Макаровских идей относится к периоду с 1873—1876 г.г.
В январе же 1870 г. лейтенант Макаров был назначен ревизором на винтовую шхуну «Тунгуз» и совершил на ней кругосветное плавание через Магелланов пролив на Дальний Восток; один из переходов, сделанных при этом плавании, достигал продолжительности 77 суток, что было особенно трудно для молодого ревизора; 14 июля 1871 г. шхуна пришла во Владивосток, где С. О. сразу заступил на место старшего офицера и ротного командира, что впрочем ему не очень улыбалось, так как он не разделял взглядов командира.
«День, по истине, не веселый, тяжелое состояние и отвратительное настроение», заносит он в дневник об этом назначении, и под влиянием незавидной перспективы задумывает даже бросить службу и посвятить себя частной деятельности; он хочет поступить на службу в «Высочайше утвержденное товарищество пароходства по реками Амурского бассейна», от чего его всячески отговаривает старый училищный преподаватель Ф. К. Якимов; на востоке С. О. остается недолго: телеграмма управляющего морскими министерством вызывает его обратно в Петербурге, где в декабре 1872 г. он поступает в распоряжение генерал-адъютанта адмирала А. А. Попова, пожелавшего иметь Макарова, как специалиста по непотопляемости при постройке проектированных им «поповок».
-8-
Четыре года, с 1873 по 1876 г., работает Макаров по вопросу непотопляемости под начальством адмирала Попова. Биограф С. О. говорит об этом времени следующее: «громадные заслуги С. О. Макарова в этой важной отрасли военно-морского дела признаются теперь всеми специалистами, как в нашем, так и в иностранных флотах; но в то время приходилось проводить впервые в жизнь эти новые идеи, переменять существующее, тревожить рутину и часто выступать учителем лиц, стоящих выше по служебной иерархии, да к тому же и специалистов по этому делу, а потому не редко приходилось переносить большие неприятности, не говоря об утомительной и напряженной работе по столь ответственному делу”.
Сам С. О. позднее писал по вопросу о непотопляемости (1886 г) следующее: «несмотря на всю важность непотопляемости, она составляет больное место на судах всех флотов. Корабельные инженеры, ставящее переборки не специалисты в помпах, а механики, занимающееся помпами, не хотеть понять переборок. Флотские же офицеры считают, что это дело техников. Ни те, ни другие, ни третьи не любят непотопляемости и сопряженного с нею лазания по трюмами, которое не только тяжело, но и вредно для здоровья. Результатом этой работы у меня оказалась в 1876 г. грыжа на обеих сторонах, и двойной бандаж, который я ношу с тех пор, служит тому доказательством, так как в моем семействе никто этой болезнью не страдал».
„Работа по части непотопляемости невидная, результаты работы выкажутся только после аварии, никто и не вспомнит, кому корабль обязан своими спасением. Нужно быть такими нерасчетливыми человеком, как я, чтобы взять на себя этот невидный труд и увлечься им. Я горжусь тем, что не получил никогда ни одной благодарности даже на словах, а продолжаю настойчиво заниматься 15 лет. Здесь я ошибаюсь, я должен вспомнить, что получили одну благодарность от командира фрегата «Адмирал Ушаков» В. И. Попова, который, по окончании моих работ, видя хорошие результаты, самыми сердечными образом благодарили меня за труды. Это единственное доброе слово, которое удалось мне услышать за мою работу».
Кроме обыкновенного пластыря С. О. предложил для больших пробоин пластырь таранный, который на испытании остановил огромную струю воды в объеме 500 т. в минуту; из поднятых Макаровыми вопросов по непотопляемости, несомненно, чрезвычайно важными является требование его пробовать непроницаемость действительным опытом, заливая каждое отделение водой до ватерлинии, когда уже поставлены на место все машины, проведены все трубы. Свои доказательства он подкреплял следующим убедительными сравнением: „артиллерист не примет пушки, не подвергнув ее испытанию, и не ограничится одними вычислениями, доказывающими, что при данной толщине металла орудие выдержит боевое давление; почему же моряк принимаете судно, якобы снабженное непроницаемыми переборками, не подвергнув их тому давлению воды, которое они должны выдержать в случае аварии?».
Затем они предлагали в 1876 г. устроить специальное «водяное» судно, для производства водяных и трюмных учений.
«Человек так создан», писал они в статье «Средства против потопления судов», «что он пойдет на верную смерть, когда опасность ему знакома, но его пугает даже шуми трюмной воды, если он к нему не привык. Приучите людей к этому шуму, и они будут бороться с пробоинами до последней крайности. С другой стороны нельзя требовать от
-9-
человека, чтобы он знал те приемы, которым его не учили; поэтому неестественно, чтобы люди умели быстро заделывать пробоины, если они никогда не видели пробоины».
На основании всех этих соображений я полагаю необходимыми обучать людей водяному и трюмному делу совершенно так же, как обучают комендоров пальбе из орудий, машинистов обращению с машинами, рулевых управление рулем и т. п. Никогда никто не требовал, чтобы рекрут, поступающий на службу, умел целиться из орудия, но на обучение его этому делу не жалеют денег, хотя каждый выстрели стоит в несколько раз больше годового жалования кондуктора… Трюмное дело приобретает большее и большее значение, и потопление фрегата доказывает, что на него еще слишком мало обращают внимания. Если каждое судно отдельно представляет большие или меньшие удобства к обучению команд трюмному делу, то центр этого дела и обучение людей высшей школе водяного ремесла должны находиться и производиться на судне, специально для этого назначенном. На этом судне должна быть снята вся обшивка деревом внутри, во всех отделениях ниже палубы и оно должно быть приспособлено как для обучения с наполнением и откачиванием отделений между днами, так и главных отсеков. Кроме того, у этого судна должно быть сделано несколько пробоин, и судно должно все время плавать с этими пробоинами. Пробоины эти для учения будут отпираться, вода, вливающаяся через них, будет выкачиваться центробежными помпами, а люди с судов могут практиковаться над заделкой пробоин как снаружи посредством пластырей, так и с внутренней стороны матами и другими предметами».
„Я останусь”, пишет Макаров в своей статье «Рассуждения по вопросам о непотопляемости судов», «прежнего мнения, что такое водяное судно до крайности необходимо. Я даже полагаю, что судно это не будет приведено в негодность для боевых целей, оно может не укомплектовываться командой, а быть при эскадре, как водяной блокшив, которыми пользуются команды поочередно. Надо, чтобы люди видели, что такое пробоина, как вода бьет через плохо закрытые двери, почему необходимо должным образом задраивать горловины и пр. До сих пор мы учим трюмному делу рассказом; пора однако начать учить показом».
Биограф С. О. заканчивает вопрос о „водяном” судне так: „Осуществить эту оригинальную, простую и, как нам кажется, крайне полезную мысль Макарову не удалось, как не удалось провести в жизнь и многое другое”. Нужно однако надеяться, что теперь, когда после печальной войны 1904— 05 гг. сознано, наконец, громадное значение непотопляемости, мысль покойного адмирала все-таки будет приведена в исполнение”.
Для обрисовки полной картины жизни молодого лейтенанта в этот период приведем выдержки из его письма к отцу от 13-го февраля 1876 г.: „Надо Вам сказать”, пишет он, „что у меня последнее время страшная масса работы, так что времени свободного очень немного, лучше сказать, вовсе нет и потому некогда даже подумать о чем-нибудь постороннем”.
«Прочел 3 лекции в Кронштадте, буду читать 3 в Петербурге, а тут еще один английский инженер, который хочет прочесть о том же самом лекции в Англии. Статьи в сборнике требуют своего времени, переписка с Англией по поводу моих пластырей тоже требует времени, а тут еще одно судно за другими так подваливают, так что беда просто, да и только”.
Такова была деятельность С. О. за время с 1873—1876 г., она имела скорее технический, чем военный характер, но последняя сторона отсутствовала только за не имением случая
-10-
проявится, и едва такой случай представляется — когда неизбежность войны с турками за освобождение славян становится очевидной — он обращается к своему настоящему призванию —военному делу, представляет начальству свой проект и смело приводить его в исполнение.
Проект 28-летнего С. О. Макарова, поданный им осенью 1876 г. в докладной записке на имя главного командира Черноморского флота и портов, генерал-адъютанта Н. А. Аркаса, состояли в том, чтобы снабдить быстроходный пароход паровыми катерами с минным вооружением, приспособить их к подъему на боканцах с тем, чтобы подходить по возможности к месту стоянки турецких броненосцев, спускать минные катера и, пользуясь темнотой ночи, атаковывать неприятеля; после атаки катера должны были немедленно вернуться к пароходу, который, подняв их, возвращается в ближайший безопасный порт.
Можно, конечно, удивляться простоте предложения С. О., но нельзя не прибавить, что такой проект для 1876 г. быль очень смел; до того времени таких больших шлюпок, как вооруженные паровые катера, не поднимали.
Проект С. О. был принят благожелательно адмиралом Аркасом и, по одобрении Великим Князем Константином Николаевичем, приведен в исполнение самим изобретателем: 13-го декабря 1876 г. лейтенант Макаров был назначен командиром парохода „Великий Князь Константин“, принятого на время войны в казну от Русского общества пароходства и торговли.
Молодой командир с рвением и увлечением принялся за приготовление парохода к боевой деятельности, через две недели, 26-го декабря, он представил главному командиру описание произведенных работ вместе с общими основаниями плана действий минами, выработанного при совместном обсуждении с офицерами; нужно пояснить здесь, что в начале войны Макаров располагал только минами шестовыми и буксирными и новой Уайтхедовской — мины добился только в июне 1877 года. Наконец принят во внимание и то, что « до войны минное дело во флоте было еще настолько молодо и несовершенно в некоторых отношениях, что решившись применить его к делу — к бою необходимо было много и много подумать о том, как применить, многому научиться и сделать много опытов. А знаний этого дела среди массы гг. офицеров и команд было еще менее, следовательно приходилось делиться знаниями и с ними. Мысль о минном крейсерстве была совсем новою — приходилось совершенно заново придумывать и разрабатывать те способы, которые вели бы к целями такого крейсерства».
«Такими образом пароходу „Великан Князь Константин” пришлось учиться самому, делать опыты, вооружаться и как единственному судну в Черном море, занимавшемуся перед войной специально минным делом, сделаться de facto учебно – опытным минным судном, —учить и других в то же время; а по состоянию политических дел зимою 1876—77 гг. быть еще ежечасно готовыми к военным действиям».
И все эти разносторонние функции были с завидным успехом проведены в жизнь на пароходе „Великий Князь Константин” энергичным его командиром и питомцами молодого учреждения (1874 г.) — минного офицерского класса.
Сам С. О. шел впереди специалистов: он не только улучшил и применить к пароходу плавучие шесты для буксирных мин, видоизменил самую шестовую мину, но предложил мины совершенно нового типа – подкильные или бросательные, затем